— Я помню сообщения оттуда. Нелегко там пришлось, да?
— Да, прямо скажем, не пикник. Пит прошел через все это без единой царапины, закончил войну в Италии и, как он сам говорит, здорово провел время по дороге в Грецию.
Дэйви рассмеялся:
— Слышала бы ты, что он потом рассказывал, хотя, если подумать, тебе бы и ни к чему! Послушал я его и пожалел, что пропустил Грецию.
— Сам-то не пропускай ничего, рассказывай по порядку. Про Артура я знаю. Ты, получается, тоже был ранен?
— Ничего особенного, — небрежно сказал он. — Я вернулся в часть уже через несколько недель, как раз ко времени высадки в Нормандии. Там я и пробыл до конца войны. Демобилизовался в начале года. Вот и вся история.
— Да. Вот и вся история.
Я помолчала минуту, думая о том, с какой легкостью я и Дэйви говорили о переменах. Если одни мои семейные беды военного времени превратили меня в другого человека, что же Дэйви? Снова Тодхолл, дом и прежняя жизнь? Вот и вся история?
Я сказала вслух:
— Помнишь, что нам показывал мистер Локвуд в деревенском клубе, когда мы были маленькие?
— Волшебный фонарь? Да. Это было чудесно, во всяком случае — так мы тогда считали. А что?
— Я вспомнила тот его слайд, с калейдоскопом. Повернешь ручку и встряхнешь кусочки цветного стекла, а они ложатся в иной узор, каждый раз по-другому. Так и война. Встряхивает наши жизни, укладывая из них новый узор, такой странный, что мы и не знаем, как его понять.
Он бросил на меня странный быстрый взгляд и улыбнулся:
— Нас и в самом деле встряхнули, но я как-то не особо беспокоюсь из-за нового узора. Может, он слегка и поменялся, но если подумать, кусочки стекла остались прежние.
— Это успокаивает?
— Чему быть, того не миновать, как бы ты к этому не отнеслась.
Почему-то слегка приободрившись, я снова обвела взором большую красивую тихую комнату:
— Несмотря ни на что, здесь все по-прежнему, даже если все остальное, — я махнула рукой, — тоже меняется. Уже изменилось, везде.
— Вся остальная жизнь, ты хочешь сказать? Правда. Но эту комнату не тронут, ей вернули прежний вид. Никаких перемен. Ее милость об этом позаботилась.
— Рада это слышать. Она прекрасна, хотя так велика — и так заброшена. Знаешь, а я никогда раньше не видела эту гостиную. Мне не разрешали сюда ходить, даже пыль вытереть.
— Мне здесь тоже сейчас не полагается быть, — бодро ответил он. — Пойдем отсюда. Нет смысла идти смотреть южное крыло, там все еще беспорядок и нельзя понять, как все будет. Мы еще не особенно продвинулись. Я сбегаю наверх, захвачу отцовскую сумку с инструментами, так что встретимся во дворе, и я тебя отвезу обратно, чтобы ты успела к викарию.
И мы вместе прошли через дверь, обитую зеленым сукном.
Выйдя на освещенный солнцем двор, я услышала стук копыт и женский смех.
Мгновением позже двое всадников выехали из-под арки, увенчанной башней с часами, — мужчина и женщина, оба молодые. Занятые разговором, они не обратили на меня внимания, но я узнала симпатию моей юности. Красавчик Гарри был по-прежнему хорош, и костюм для верховой езды — бриджи из джинсовой ткани, желтая рубашка с шелковым галстуком — весьма ему шел. Молодая женщина, привлекательная блондинка, великолепно одетая, сидела на лошади вполне уверенно. Но спутник очень ей подходил не только поэтому: в ее движениях и манерах виделась некая изысканность, которая подействовала бы и на мужчину гораздо более искушенного, чем Красавчик Гарри.
Прежде чем он успел подойти к ней, чтобы помочь спешиться, она перекинула правую ногу через переднюю луку седла и привычно соскользнула на землю. Он нагнулся ослабить подпругу и что-то произнес вполголоса, она коротко ответила, отвернулась и увидела меня, сидевшую на ступеньке помоста.
К моему изумлению, она мгновение пристально смотрела на меня, а потом лицо ее просияло:
— Кэйти? Кэйти Велланд? Кэйти, это же ты, да?
Я поднялась:
— Да, но боюсь…
Рассмеявшись, она сорвала с головы островерхую жокейскую шапочку и растрепала свои белокурые волосы. Гарри повернулся, когда она заговорила, но она не обратила на него никакого внимания, лишь бросила ему поводья своей лошади:
— Ну, теперь ты меня узнаешь?
— Присси? Это Присси? О господи, откуда ты только взялась?
Мы кинулись друг к другу и поцеловались. Обнялись мы жарче, чем когда-либо в юности, но пять лет — это пять лет, и столько надо было наверстать! Прижавшись друг к другу, мы смеялись, задавали вопросы и отвечали на них — и все это одновременно, а Гарри, обмотав поводья обеих лошадей вокруг запястья, выжидал поблизости, нетерпеливо похлопывая кнутовищем по сапогу.
— Кэйти Велланд? Что ж, здравствуй!
— Привет, Гарри! — улыбнувшись, сказала я ему через плечо. — Рада тебя видеть! Дэйви сказал, ты учишь верховой езде. Просто чудесно все выглядит… Но, Присси, ради всего святого, что ты делаешь здесь, в Тодхолле?
— Да просто заехала в гости! Мы остановились возле Бишоп-Окленд, у приятелей Гордона, а в гольф я не играю, и когда мне сказали, что у Гарри здесь конюшня, я и заехала наудачу. Ну а ты — ведь то же самое я могу спросить и у тебя! С какой стати ты сюда вернулась? Я уж думала, ты давным-давно отряхнула здешний прах со своих ног!
Я начала рассказывать, но в этот момент Дэйви с сумкой на плече вышел во двор и направился к фургону. Он кивнул Гарри и бросил на меня нерешительный взгляд.
— Он отвезет меня обратно, — сказала я Присси. — Это Дэйви Паскоу, помнишь Дэйви?
— Конечно, помню. Я приезжала сюда во вторник и видела и его, и мистера Паскоу. Привет, Дэйви, как дела продвигаются?