Розовый коттедж - Страница 54

— Я… Я так полагаю… — неловко сказала я, а затем выпалила: — Но нет, не понимаю. Как можно? Если ты не хотела поддерживать с ним связь, ни я, ни бабушка не стали бы этого делать. Так что если он был твой единственный… ну, твой единственный настоящий любовник, почему же ты никогда никому не говорила про него?

— Потому что — ох, все это звучит сейчас просто глупо, но клянусь: это правда. Ладно, я попытаюсь рассказать тебе, как все произошло.

Ее трепетные ладони раскрылись, словно она капитулировала:

— То лето… Я до сих пор помню каждую его минуту! Год выдался роскошный, и, казалось, в Холле не прекращается праздник. Каждые выходные дом наполнялся молодежью, машины, теннис, танцы… Ты просто не представляешь, что тогда, в те дни, там творилось. Люди устраивали домашние вечеринки, танцы, а на выходных всегда появлялось множество молодых людей. И было так весело!

Она грустно продолжила:

— Прислуга тоже развлекалась по-своему. Работы было много, но никто не возражал — ведь чаевые тоже были хорошие.

Лилиас прервалась. Я молчала. Через несколько мгновений она продолжила:

— Ты знаешь, я была горничной в доме. И вот, однажды вечером, когда они, господа, обедали, я пошла наверх помочь с постелями и принести горячую воду — так в те дни делалось. И когда я зашла в его комнату, он там и сидел: не пошел на обед. Даже не стал переодеваться. Так и сидел на кровати в рубашке, с письмом в руке и плакал.

Снова пауза, затем она продолжила свое повествование.

Все было, как она и говорила, действительно невинно. Молодой человек — юноша, вероятно, лет восемнадцати, — вернувшись откуда-то в Холл вместе с остальными гостями, обнаружил пришедшее с дневной почтой письмо. Письмо было от матери, и в нем сообщалось о смерти его пса, старого, тринадцати лет от роду, с которым юноша не разлучался, сколько себя помнил. Старый пес попал под машину какого-то негодяя, который поехал дальше, бросив животное умирать на дороге. Мать не вдавалась в детали, но можно догадаться, что смерть была мучительной, и несчастный юноша чувствовал себя совершенно неспособным спуститься вниз, к обеду. Остальное произошло естественным путем. Он попытался скрыть свои слезы, а Лилиас с природным простодушием принялась утешать его, обняла и постаралась облегчить его боль.

Они сидели на кровати бок о бок, пока молодой человек рассказывал, а потом Лилиас незаметно исхитрилась принести ему поднос с ужином. Зародившееся подобным образом знакомство расцвело пышным цветом. На следующий день, когда Лилиас освободилась после обеда, он ждал ее в машине в начале аллеи, ведущей к Розовому коттеджу. Остаток дня они провели вместе. После того, как они пару раз встречались урывками во время ее работы, молодой человек стал приезжать после захода солнца к деревянному мосту, а для Лилиас, чьи родители рано отходили ко сну, не составило никакого труда выбираться на свидания.

— Он прожил в Холле три недели, — сказала Лилиас. — Потом попрощался и уехал. Полагаю, мы могли бы сказать, что любим друг друга, но оба знали, что пожениться невозможно и что этого не произойдет. Но нам было хорошо вдвоем, и мы нравились друг другу, и все вышло так романтично, если ты понимаешь, о чем я. После его отъезда прошло месяца два, прежде чем я догадалась о твоем существовании, и еще несколько недель, прежде чем я осмелилась сказать об этом родителям, так что уже не было смысла искать его и устраивать ему неприятности, да и, в любом случае, он говорил, что пытается найти работу где-нибудь за морем. В Индии, думаю, или в Австралии. Что-то в этом роде. Теперь понимаешь?

— Да.

Это был не тот разговор, который можно вести с матерью, вырастившей тебя, но мы были, как она выразилась, на равных. Иначе я бы не задала вопроса, который неотступно вертелся у меня на языке, пока я слушала ее историю:

— Ты что, хочешь сказать, будто моя жизнь началась на заднем сидении автомобиля?

Вопрос ее шокировал, но потом она хихикнула:

— Автомобиль был двухместный. Кое-какие детали тебе знать совершенно незачем! Но, если хочешь, это, скорее всего, произошло в Цыганской Лощине.

Движение плеч и тихий смешок показали, что напряжение разрядилось:

— Ох, я знала, что все равно буду любить тебя, несмотря на потерянные годы и все перемены! — она глубоко вздохнула. — Это было так давно, но если ты, милая моя Кэйти, — возмездие за грех, мне остается только сказать, что он того стоил!

Снова пауза, и мать впервые сделала движение мне навстречу. Ее руки протянулись ко мне, и я взяла их в свои. Она молчала, но то был ответ на непроизнесенные мной слова: «Все хорошо, правда».

— Если бы ты знала, как я боялась этого! Вот то единственное хорошее, что дал мне этот разрыв между нами. Но я всегда помнила, что однажды должна вернуться и покончить с этим. Я сказала тебе все, что мне известно, но смотри, Кэйти: если это так важно для тебя, то можно разузнать и остальное — что сталось с ним.

— Нет, — ответила я. — Я рада, что ты мне столько поведала, но я бы не стала заходить дальше. Честное слово.

Это была правда. Я чувствовала одно лишь облегчение, словно развеялся смутный кошмар, изводивший меня со времени приезда в Розовый коттедж. И первые десять минут разговора я гадала, так уж ли я хочу услышать, что моим отцом был какой-нибудь женатый человек с репутацией и карьерой, которых мог лишиться, или же какой-нибудь заезжий шофер, которому было наплевать на ответственность и ребенка. И, словно яркое солнце, разогнавшее туман, пришло понимание: все это неважно.

Я улыбнулась матери и повторила вслух: